Филипп Филиппович позвонил, и пришла 3ина.

- 3инушка, что это такое означает?

- Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, - ответила Зина.

- Опять! - горестно воскликнул Филипп Филиппович. - Ну, теперь, стало быть, пошло. Пропал Калабуховский дом. Придется уезжать, но куда, спрашивается? Все будет как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее. Крышка Калабухову.

- Убивается Филипп Филиппович, - заметила, улыбаясь 3ина и унесла груду тарелок.

- Да ведь как же не убиваться! - возопил Филипп Филиппович. - Ведь это какой дом был! Вы поймите!

- Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппович, - возразил красавец-тяпнутый, - они теперь резко изменились.

- Голубчик, вы меня знаете! Не правда ли? Я человек фактов, человек наблюдения. Я враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит, в основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод. И вот вам факт: вешалка и калошная стойка в нашем доме.

- Это интересно...

"Ерунда - калоши. Не в калошах счастье, - подумал пес, - но личность выдающаяся".

- Не угодно ли - калошная стойка. С 1903 года я живу в этом доме. И вот, в течение времени до марта 1917 года не было ни одного случая - подчеркиваю красным карандашом "ни одного"! - чтобы из нашего парадного внизу при общей незапертой двери пропала бы хоть одна пара калош. 3аметьте, здесь двенадцать квартир, у меня прием. В марте семнадцатого года в один прекрасный день пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не говорю. Пусть: раз социальная революция - не нужно топить. Так я говорю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и в валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до сих пор еще запирать под замок и еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо не стащил? Почему убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что второй подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, а пачкает мрамор?

- Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош... - заикнулся было тяпнутый.

- Ничего подобного! - громовым голосом ответил Филипп Филипповичи и налил стакан вина. - Гм... Я не признаю ликеров после обеда, они тяжелят и скверно действуют на печень... Ничего подобного! На нем есть теперь калоши, и эти калоши... мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года. Спрашивается, кто их попер? Я? Не может быть. Буржуй Шаблин? (Филипп Филиппович ткнул пальцем в потолок.) Смешно даже предположить. Сахарозаводчик Полозов? (Филипп Филиппович указал вбок). Ни в коем случае! Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестнице! (Филипп Филиппович начал багроветь.) Какого черта убрали цветы с площадок? Почему электричество, которое, дай бог памяти, потухало в течение двадцати лет два раза, в теперешнее время аккуратно гаснет раз в месяц? Доктор Борменталь! Статистика - жестокая вещь, вам, знакомому с моей последней работой, это известно лучше, чем кому бы то ни было другому.

- Разруха, Филипп Филиппович!

- Нет, - совершенно уверенно возразил Филипп Филиппович, - нет. Вы первый, дорогой Иван Арнольдович, воздержитесь от употребления самого этого слова. Это - мираж, дым, фикция. - Филипп Филиппович широко растопырил короткие пальцы, отчего две тени, похожие на черепах, заерзали по скатерти. - Что такое эта ваша "разруха"? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не сушествует! Что вы подразумеваете под этим словом? - яростно спросил Филипп Филиппович у несчастной деревянной утки, висящей кверху ногами рядом с буфетом, и сам же ответил за нее: - Это вот что: если я, вместо того, чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, посещая уборную, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать 3ина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. 3начит, когда эти баритоны кричат "Бей разруху!" - я смеюсь. (Лицо Филипп Филиппович перекосило так, что тяпнутый открыл рот.) Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев - прямым своим делом, разруха исчезнет сама собой. Двум богам нельзя служить! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем более людям, которые вообще, отстав от развития европейцев лет на двести, до сих пор еще не совсем уверенно застегивают собственные штаны!

Филипп Филиппович позвонил, и пришла 3ина.
- 3инушка, что это?
- Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, - сказала Зина.
- Новый! - горестно воскликнул Филипп Филиппович. - Ну, теперь, стало быть, был. Пропал Калабуховский дом. Нужно уходить, но куда, спрашивается? Все идет как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел, изделие, Отопление и так далее. Крышка Калабухову.
- Умирает Филипп Филиппович, - заметила, улыбаясь, 3ина и была много где.
- Ах, как не убить! - воскликнул Филипп Филиппович. - Ведь это какой дом был! Вы поймите!
- Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппович, - ответил красавец-тяпнутый, - они теперь резко изменились.
- Голубчик, вы меня знаете! Не правда ли? Я человек фактов, человек наблюдения. Я-враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не только в России, но и во всей Европе. Если я что-нибудь говорю, то, опираясь на факт, из которого я делаю вывод. И вот вам факт: вешалка и калошная стойка в нашем доме.
- Это интересно...
"Это абсурд - резиновые сапоги. Не в калошах счастье, - подумал пес, - но личность выдающаяся".
- Не то ли - калошная стойка. С 1903 года я живу в этом доме. И вот, в течение времени до марта 1917 года не было ни одного случая - подчеркиваю красным карандашом "ни одного"! - для нашей гала внизу при общей незапертой двери пропала хоть одна пара калош. 3аметьте, здесь двенадцать квартир, у меня прием. В марте текущего года, в один день пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка прекратила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о продукт отопления. Я уже не говорю. Пусть, раз социальная революция - не нужно топить. Так что я говорю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в калошах и валенках по мраморной лестнице? Почему калоши нужно до момента закрытия замка, а еще нанести на него солдат, для тех, кто не закрывал? Почему сняли ковер лестницы? Разве Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Однажды Карла Маркса сказано, что второй вход Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через черный двор? Кто это? Почему пролетарий не может оставить свои калоши внизу, и отмечают мрамор?
- Да, он уже имеет, Филипп Филиппович, и не калош... - заикнулся было тяпнутый.
- Ничего подобного! - громовым голосом ответил Филипп Филипповичи и налил стакан вина. - Эх... я не признаю ликеров после обеда, они тяжелят и плохо действуют на печень... Ничего подобного! В нем есть теперь калоши и эти калоши... мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли весной 1917 года. Спрашивается, кто их попер? Я? Не может быть. Буржуй Шаблин? (Филипп Филиппович ткнул пальцем в потолок.) Смешно даже предположить. Сахарозаводчик Полозов? (Филипп Филиппович указал в сторону). Ни в коем случае! Да! Но хоть бы они их снимали на лестнице! (Филипп Филиппович начал багроветь.) Что, черт возьми, принесли цветы с площадок? Почему электричество, которое, дай Бог памяти, потухало в течение двадцати лет два раза, если сегодня гаснет плавно, раз в месяц? Доктор Борменталь! Статистика - жестокая вещь, знакомому с моей последней работой, это известно лучше, чем никто другой.
- Разруха, Филипп Филиппович!
- Нет, - совершенно уверен, - ответил Филипп Филиппович, - нет. Первый, дорогой Иван Арнольдович, воздержитесь от употребления более чем слово. Это-Мираж, дым, фикция. - Филипп Филиппович широко растопырил короткие пальцы, почему две тени, похожие на черепах, заерзали по скатерти. - Что такое эта ваша "разруха"? Старуха с клюкой? Ведьма, что она вышла все стекла, потушила все лампы? Да это не там! Что вы подразумеваете под этим словом? - в ярости спросил Филипп Филиппович у несчастной утки из дерева, висящей кверху ногами рядом с буфетом, и ответил за нее: - Это что, если я, вместо того чтобы работать, каждый вечер, начну в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, Посещая уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать 3ина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. 3начит, когда эти баритоны кричат "Бей уничтожения!" - я смеюсь. (Лицо Филипп Филиппович перекосило так, что тяпнутый открыл рот.) Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить по затылку! И вот, когда он вылупит всякие галлюцинации и займется чисткой сараев - прямым своим делом, разруха исчезнет сама собой. Мы не можем служить двум богам! Невозможно в одно время подметать трамвайные пути и устраивать судьбы любого испанских оборванцев! Не удается, доктор, и более людям, которые вообще, отстав от развития европейцев двести лет, до сих пор еще не уверены, застегивают собственные штаны!

Филипп Филиппович позвонил, и пришагала 3ина.

- 3инушка, что это такое означает?

- Опять всеобщей собрание сделали, Филипп Филиппович, - ответила Зина.

- Опять! - горестно воскликнул Филипп Филиппович. - Ну, сейчас, стало быть, пошло. Пропал Калабуховский дом. Придется уезжать, но куда, спрашивается? Все будет как по маслу. Вначале любой вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, после лопнет котел в паровом отоплении и так далее. Покрышка Калабухову.

- Убивается Филипп Филиппович, - приметила, улыбаясь 3ина и унесла груду тарелок.

- Да ведь как же не убиваться! - возопил Филипп Филиппович. - Ведь это какой дом был! Вы постигните!

- Вы слишком мрачно смотрите на вещи, Филипп Филиппович, - возразил красавец-тяпнутый, - они сейчас резко изменились.

- Голубчик, вы меня ведаете! Не правда ли? Я человек фактов, человек наблюдения. Я неприятель необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не лишь в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит, в основе возлежит некий факт, из которого я делаю вывод. И вот вам факт: вешалка и калошная стойка в нашем доме.

- Это увлекательно...

"Ерунда - калоши. Не в калошах счастье, - поразмыслил пес, - но личность выдающаяся".

- Не угодно ли - калошная стойка. С 1903 года я существую в этом доме. И вот, в течение времени до марта 1917 года не было ни одного случая - подчеркиваю алым карандашом "ни одного"! - чтобы из нашего парадного внизу при всеобщей незапертой двери пропала бы хоть одна чета калош. 3аметьте, здесь двенадцать квартир, у меня зачисление. В марте семнадцатого года в один прекрасный день исчезли все калоши, в том числе две пары моих, три палки, пальто и самовар у швейцара. И с тех пор калошная стойка кончила свое существование. Голубчик! Я не говорю уже о паровом отоплении. Не сообщаю. Пусть: раз социальная революция - не нужно топить. Так я сообщаю: почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в нечистых калошах и в валенках по мраморной лестнице? Почему калоши необходимо до сих пор еще запирать под замок и еще приставлять к ним солдата, чтобы кто-либо не стащил? Отчего убрали ковер с парадной лестницы? Разве Карл Маркс воспрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса произнесено, что второй подъезд Калабуховского дома на Пречистенке вытекает забить досками и ходить кругом через черноволосый двор? Кому это нужно? Почему пролетарий не может покинуть свои калоши внизу, а пачкает мрамор?

- Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош... - заикнулся было тяпнутый.

- Ничего подобного! - громовым голосом отозвался Филипп Филипповичи и налил стакан вина. - Гм... Я не признаю ликеров после обеда, они тяжелят и скверно работают на печень... Ничего подобного! На нем есть сейчас калоши, и эти калоши... мои! Это как раз те самые калоши, какие исчезли весной 1917 года. Спрашивается, кто их попер? Я? Не может быть. Буржуй Шаблин? (Филипп Филиппович ткнул перстом в потолок.) Смешно даже предположить. Сахарозаводчик Полозов? (Филипп Филиппович показал вбок). Ни в коем случае! Да-с! Но хоть бы они их снимали на лестнице! (Филипп Филиппович начинов багроветь.) Какого черта убрали цветы с площадок? Отчего электричество, которое, дай бог памяти, потухало в течение двадцати лет два раза, в теперешнее пора аккуратно гаснет раз в месяц? Доктор Борменталь! Статистика - бессердечная вещь, вам, знакомому с моей последней работой, это популярно лучше, чем кому бы то ни было другому.

- Разруха, Филипп Филиппович!

- Нет, - совсем уверенно возразил Филипп Филиппович, - нет. Вы первый, дорогостоящий Иван Арнольдович, воздержитесь от употребления самого этого слова. Это - марево, дым, фикция. - Филипп Филиппович широко растопырил куцые пальцы, отчего две тени, похожие на черепах, заерзали по скатерки. - Что такое эта ваша "разруха"? Старуха с клюкой? Баба-яга, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не сушествует! Что вы подразумеваете под этим одним словом? - яростно спросил Филипп Филиппович у несчастной деревянной утки, висящей кверху ногами рядышком с буфетом, и сам же ответил за нее: - Это вот что: если я, вместо того, для того чтобы оперировать, каждый вечер начну у себя в квартире распевать хором, у меня настанет разруха. Если я, посещая туалет, начну, извините меня за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут мастерить 3ина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха. Следственно, разруха не в клозетах, а в головах. 3начит, когда эти баритоны кричат "Бей разруху!" - я хохочу. (Лицо Филипп Филиппович перекосило так, что тяпнутый отворил рот.) Клянусь вам, мне смешно! Это означает, что каждый из них должен лупить себя по потылице! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев - ровным своим делом, разруха исчезнет сама собой. Двум богам невозможно служить! Невозможно в одно и то же время подметать трамвайные линии и устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев! Это никому не удается, доктор, и тем немало людям, которые вообще, отстав от развития европейцев лет на двести, до сих пор еще не совершенно уверенно застегивают собственные штаны!

Филипп Филиппович позвонил, и пришел 3ина. - Опять всеобщей собрание сделали, Филипп Филиппович, - сказала Зина. - горестно воскликнул Филипп Филиппович. - Умирает Филипп Филиппович, усмехаясь 3ина и была много где. - Вы слишком мрачно глядите на вещи, Филипп Филиппович, - ответил красавец-тяпнутый. Для нашей гала внизу при всеобщей незапертой двери пропала хоть одна пара калош. В марте льющегося года, в один день пропали все калоши, в том числе две пары моих, три палочки, пальто и самовар у швейцара. Так что я говорю: почему, когда началась вся эта история, все сделались ходить в калошах и валенках по мраморной лестнице? Почему калоши необходимо до момента закрытия замка, а другой положить на них солдат. Почему пролетарий не может покинуть свои калоши внизу, и отмечают мрамор? - Да, он уже имеет, Филипп Филиппович, и не калош. - громовым голосом отозвался Филипп Филипповичи и налил стакан вина. В нем есть теперь калоши и эти калоши. Это как раз те самые калоши, какие исчезли весной 1917 года. (Филипп Филиппович ткнул перстом в потолок.) Смешно даже предположить. (Филипп Филиппович указал в сторонку). (Филипп Филиппович начал багроветь.) Что, черт возьми, принесли цветы с площадок? Отчего электричество, которое, дай Бог памяти, потухало в течение двадцати лет два раза, если ныне гаснет плавно, раз в месяц? - Разруха, Филипп Филиппович! - совершенно уверен, - отозвался Филипп Филиппович. - Филипп Филиппович широко растопырил короткие персты, почему две тени, похожие на черепах, заерзали по скатерти. - в ярости спросил Филипп Филиппович у несчастливой утки из дерева, висящей кверху ногами рядом с буфетом, и отозвался за нее: - Это что, если я, вместо того, каждый вечер, начну в квартире распевать хором, у меня... Посещая уборную, начну, извините за оборот, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать 3ина и Дарья Петровна, в туалету начнется разруха. (Лицо Филипп Филиппович перекосило так, что тяпнутый отворил рот.) Клянусь вам, мне смешно! Когда он вылупит всякие галлюцинации и займется чисткой сараев - ровным своим делом, разруха исчезнет сама собой.